20 и 21 июня в Концертном зале Чайковского состоялись прослушивания второго тура дирижёров на II Международном конкурсе имени Рахманинова. Прослушивания оказались невероятно насыщенными, даже тяжёлыми, требующими выдержки, энтузиазма, а также сохранения чистоты восприятия и исполнения. О восходящих талантах в мире дирижеров и звучании оркестра под их началом рассказала Юлия Савиковская.
Жюри пропустило во второй тур 14 дирижёров из 25, и они были распределены по семь человек в день. Каждому было выделено по сорок минут на работу с оркестром, итого оба дня — шесть с половиной часов сложной оркестровой музыки, концентрации внимания, слуха, мысли, лишь изредка — двадцатиминутные перерывы. Многие дирижёры не уходили и слушали своих коллег. Присутствовали в зале и конкурсанты, не прошедшие во второй тур – казалось, им было здесь чему поучиться.
Каждый дирижёр в течение сорока минут работал над одной из частей Симфонических танцев Рахманинова и со вторым произведением на выбор. Самой популярной стала Пятая симфония Шостаковича (разные её части выбрали Дракслер, Худяков, Ляо и Курбоналиев); второй по популярности оказалась вторая сюита из балета «Дафнис и Хлоя» Равеля (её дирижировали Торбеев, Цинман и Асланов), и несколько человек выбрали один из симфонических эскизов «Моря» Дебюсси (Ху Сяобо, Сунь Исин). В основном выбор дирижёров был удачным, в выгодном свете выделял особенности их темперамента, и о стиле исполнения можно было судить даже по компоновке двух произведений в одну программу.
Оркестром, с которым работали дирижёры в течение этих двух дней конкурса, стал Российский национальный оркестр, основанный Михаилом Плётневым в 1990-м году и на сегодняшний день являющийся единственным из российских симфонических коллективов, обладающих премией Grammy (получена в 2004 году). Журналом Gramophone РНО был включен в двадцатку лучших оркестров мира, с 2022 года его художественным руководителем является Александр Рудин. Эти факты о наградах, а также знания об активной концертной деятельности оркестра в два прошедших дня ярко раскрылись в контексте его уникальной гибкости, выносливости и предоставления звука высочайшего класса. В самые выдающиеся моменты конкурса оркестр взлетал на такие высоты, что по телу шли мурашки, и перехватывало дыхание. И именно по таким моментам обычный зритель и музыкальный критик мог распределить свои предпочтения среди дирижёров — ведь этот тур в первую очередь раскрыл умение конкурсантов повести за собой выдающийся оркестр, не заглушить его, заставить звучать, не дать ему невыполнимых задач своими умствованиями и придумками, но реализовать его потенциал.
Здесь имели значение и выбор материала, и индивидуальная работа с оркестром, и личная харизма, и правильное распределение времени. РНО ни разу не препятствовал мысли дирижёра, максимально гибко реализуя пожелания четырнадцати конкурсантов. Но те моменты, когда что-то не до конца срабатывало (в эти дни ничего не разваливалось полностью), а зрительское внимание пропадало, открывали некоторые бреши в подготовке дирижёров. Также именно в эти два дня многие дирижёры или настолько увлекались, что забывали о грамотном распределении времени — и часто члены жюри просило их перейти ко второй части, или же заканчивали выступление на две-три минуты раньше, так как сказать им уже было нечего, а за выступлениями следовали бурные аплодисменты зрителей (так было в случаях Юрия Демидовича и Олега Худякова).
Подобные моменты становились сюрпризом для некоторых зрителей, а, возможно, и для членов жюри — потому что такой бурный приём (не запланированный и восторженный), несомненно, мог повлиять на мнение жюри, создавая атмосферу экстатического, а не сугубо профессионального восприятия работы дирижёра. Но ведь музыка — это воздействие на эмоции, и во втором туре все дирижёры старались изменить зал и оркестр. Кстати, своеобразного флирта с оркестрантами, рассказов про Чехова и других околомузыкальных сюжетов совсем не было в этом туре, как и ненужного смеха и разговоров. Второй тур превратился в дни колоссальной концентрации. Он был воистину тяжёлым для всех.
Что же можно сказать об индивидуальных особенностях дирижирования, проявившихся в этом туре? Здесь всё зависело от совпадения многих факторов — выбранного материала и хорошей работы с ним, умения раскрыться на сложном материале и повести оркестр за собой.
Кристофер Мина Диас
Кристофер Мина Диас, кажется, усложнил себе задачу, взяв в качестве второго произведения не самый простой и не самый обычный материал, с которым и сам, видимо, был знаком не идеально — Третью симфонию Скрябина. Этого дирижёра и в первом, и во втором турах отличала повышенная эмоциональность, может быть, мешавшая точнее проявить мысль в работе с оркестром, вынуждающая дирижёра разбрасываться. Хотя жест его был уверенным и эмоциональным, в обоих произведениях не чувствовалось какой-либо интересной трактовки, становилось скучновато. Мина Диас попытался объяснить нюансы звука, попросив создать «нежное романтическое» состояние, что переводчица решила даже не переводить.
Второй тур, к сожалению, сократил возможности достойной вербальной коммуникации для дирижёров, так как то ли переводчице дали задание свести перевод до минимума, то ли она сама успевала донести только цифры и точные места, с которых надо было играть, оставляя все остальные слова дирижёров без внимания. И хотя в Скрябине Мина Диасу удалось добиться более интересного звука, и он очень хвалил оркестр, мы не услышали чего-то законченного, так как на разбор Третьей Симфонии он около 14 минут и запутался в разработке некоторых нюансов.
Интересно было следить за тем, как некоторые дирижёры как будто бы не рассчитали силы на второй тур, не проявили ничего нового и даже потеряли старое, в то время как другие ярко проявили себя именно во втором туре.
Тилен Дракслер
Так, к сожалению, словенский дирижёр Тилен Дракслер, казалось, выдохся ко второму туру и концу дня. И Симфонические танцы, и первая часть мощнейшей Пятой симфонии Шостаковича звучали у него так неубедительно, как будто из них был выпущен воздух. И хотя он говорит по-русски, всё равно между ним и оркестром ощущалась невидимая преграда — звук не складывался, не летел, и даже некоторые мощные по предполагаемому композитором звучанию моменты не были заряжены предыдущей работой, и потому рождались натужно, неоформленно.
Ху Сяобо
Ху Сяобо очень успешно выступил в первом туре, но не нашёл нового интересного подхода к оркестру во втором туре. Любопытно у него прозвучало «Море» Дебюсси. Этого дирижёра, несомненно, отличает глубина и внимательность к звуку, правильное выражение особенности звука найденным для него жестом, но, пожалуй, оркестр высокого класса Ху Сяобо с его интровертностью не удалось повести за собой.
Сан Ким
В отличие от него, Ким Сан, тоже существуя в спокойной, погружённой в музыку манере и выбрав для разбора сложнейший Концерт для оркестра Бартока, удивил хорошим ритмом и звучанием в работе с Симфоническими танцами, на которые, к сожалению, оставил очень мало времени. В ситуации полного молчания переводчицы его усилия с корректировкой звуковых нюансов в Бартоке были движением «против течения».
Сунь Исин
Некоторая меланхоличность, отчасти даже чрезмерная интеллектуальность дирижёрского существования отличает и Сунь Исина, но его трактовка «Моря» Дебюсси была очень убедительной, многогранной по звуку, и слушать это было интересно.
Юрий Демидович
Несомненный прорыв состоялся во втором туре у Юрия Демидовича, на «Жар-птице» которого все, включая автора этой статьи, просто замерли и раскрыли рты в волнении состоявшегося рождения музыки. Причем у дирижёра получилось показать и то, как у Стравинского последующие части рождаются из предыдущих. Мы с волнением следили за тем, как в звучании колыбельной вдруг смолкают все пляски Кащеева царства, а в момент невероятной по накалу тишины вдруг зарождается финал. Удивительное единение с оркестром могло напомнить почти физически ощущаемый взлет чудо-птицы вверх.
Брайн Ляо
Хорошо проявил себя в работе с оркестром и Брайн Ляо, несомненно, имеющий в коммуникации с музыкантами опыт, органично дополняемый харизмой, умом, юмором. Это, пожалуй, единственный из дирижёров, общение которого с музыкантами всегда выглядит естественно и не надуманно. У Ляо хватило опыта по-разному работать с Рахманиновым и Шостаковичем, не педалируя оркестровую мощь второго материала и подчёркивая выразительность первого.
Бобуржон Курбоналиев
Совсем иначе работал с похожим материалом узбек Бобуржон Курбоналиев. Его отличает постепенно нарастающая сила, экономия энергии, из которой рождаются взрывы хорошего звучания, но, быть может, есть и некоторая зажатость в работе с оркестром. В целом, он очень хорошо показал себя и, возможно, был вполне достоин третьего тура.
Олег Худяков
И, пожалуй, наиболее убедительно работал с материалом Пятой симфонии Дмитрия Шостаковича Олег Худяков. Он, как Ляо и Курбоналиев, тоже выбрал именно её, но исполнил не первую и вторую, а четвертую её часть.
Худякова отличают несомненная страстность, харизма и сила, которая при этом не расплескивается бездумно через край, а нарастает постепенно. Худяков предельно внимателен ко всем инструментам, умеет требовать необходимое звучание одним лишь жестом, но всегда разным. Именно он стал одним из тех, кто вывел РНО на высоты возможного звучания именно в симфонии Шостаковича (хотя и с Симфоническими танцами работал вполне достойно), и в конце сорвал аплодисменты зрителей и чуть-чуть ранее положенного ему времени ушёл со сцены.
Антон Торбеев
Пожалуй, чрезмерно много разбирали детали с оркестром, что мешало создать единство формы в звучании, как Антон Торбеев, так и Алексей Асланов.
Торбеев иногда как-то вычурно вежливо подчеркивал, что его мысль, его взгляд на музыку здесь «таковы», и, мне кажется, чрезмерно выпячивал свою дирижёрскую позицию, не создавая единой концепции в звуке и как будто кичась своей позицией лидера, но де факто не справляясь с ней. Потратив на Равеля двадцать пять минут, Торбеев уже не посчитал нужным как-то разбирать детали в музыке Рахманинова и исполнил её стремительно, но невыразительно.
Алексей Асланов
Асланов тоже любил подчеркнуть и выделить детали, комментируя и направляя работу музыкантов даже во время исполнения (нужно ли так делать — вопрос открытый). Некоторые места в «Дафнисе и Хлое» были решены интересно, но этому дирижёру как в первом, так и во втором туре не хватило индивидуальности при кропотливой работе на средне-высоком профессиональном уровне.
Иван Худяков-Веденяпин
Иван Худяков-Веденяпин, пожалуй, также не позволил раскрыть свою индивидуальность, что сказалось и на звучании оркестра — к сожалению, особенно к концу дня (а ему выпало выступать последним в первый день) хотелось выловить в музыке и звуке изюминку, отличающую именно дирижёра, но Иван сосредоточился на отдельных деталях и не создал ощущения владения материалом.
Филиппо Десси
По сравнению с предыдущими вариантами дирижёрского мастерства Филиппо Десси и Николай Цинман имеют чем-то похожую манеру — спокойное уверенное присутствие перед оркестром, уменьшение количества разговоров в пользу очень точного жеста, внимательности к балансу, нюансам, деталям исполнения без потери чувства общей формы.
У Десси свободное владение русским языком, несомненно, является преимуществом, но он не спешит чрезмерно общаться с музыкантами, предпочитая невербальное ведение диалога, что в его случае оказалось очень эффективным в Первой симфонии Шостаковича.
Николай Цинман
Цинман же, как и Юрий Демидович, предложил музыкантам разбор отдельных трудных мест в исполняемых произведениях (третья часть Симфонических танцев и три части из второй сюиты к балету «Дафнис и Хлоя» Равеля). Николай очень точно распределил время, выбранные им ритмы тоже выглядели убедительно, а его аккуратное, без излишеств, но очень профессиональное руководство оркестром показало, что можно создать индивидуальный стиль исполнения без избыточной жестикуляции, без многословности и повышенной эмоциональности.
Уже вечером 23 июня начались прослушивания третьего тура, для которого была проведена специальная новая жеребьёвка, и на котором мы услышим все концерты (включая Рапсодию на тему Паганини) и все симфонии Сергея Рахманинова.
